Социально-культурная деятельность императорских Воспитательных домов по преодолению детской беспризорности в России - Мои статьи - Каталог статей

Аннотация: В работе представлены содержание, методы и формы социальной поддержки детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, реализовывавшиеся в императорских Воспитательных домах.

Annotation: This paper presents the content, methods and forms of social support for orphans and children left without parental care, realized in the imperial foster homes.

Ключевые слова: дети-сироты, внебрачные дети, воспитательный дом, беспризорность, социально-культурная деятельность.

Keywords: orphans, illegitimate children, orphanage, homelessness, social and cultural activities.

Важное значение для решения проблемы детской беспризорности в императорской России имела социально-культурная деятельность Московского и Санкт-Петербургского Воспитательных домов. Инициатором их создания выступил известный филантроп и педагог, генерал-поручик И.И. Бецкой, внебрачный сын фельдмаршала И.Ю. Трубецкого, на себе познавший горечь безотцовщины. И.И. Бецкой прожил 15 лет за рубежом, преимущественно в Париже, где посещал светские салоны, свел знакомство с энциклопедистами (Гольбах, Даламбер и др.) и путем бесед и чтения усвоил модные тогда идеи. Очевидно, уже тогда он избрал круг интересов, который предопределил его будущее.
Вернувшись в Россию при Петре III, Бецкой, после переворота 1762 г., занял прочное и видное место при Екатерине II в качестве личного секретаря. Тесное общение с императрицей объяснялось не столько их давним знакомством, сколько близостью взглядов. Страстная поклонница Просвещения, Екатерина II к этому времени была немало начитана в вопросах педагогики. Социально-педагогическая система, созданная в ходе этого общения была результатом их совместной работы.
Российские социально-педагогические реформаторы-утописты решили осуществить на практике, двинуть в жизнь идею Ж.Ж. Руссо, которую, разумеется, утопией не считали. Не смущаясь тем, что эта идея не получила должной апробации, они хотели ее осуществить с истинно русским размахом. Сам Ж.Ж. Руссо скептически добавлял, что ребенка, дабы полностью изолировать от порочной среды, нужно поместить на Луну или, по крайней мере, на необитаемый остров. Наши энтузиасты считали, что у них это может получиться в Москве или Петербурге: ведь одна самодержавно сидела на троне, а другой был в числе первых государственных деятелей страны.
Даже не эта, утопичная сама по себе, задача была главной идеей проекта. Вопрос стоял шире — создать в стране новый социальный слой — Средний класс или как в то время говорили, — третье сословие. В России XVIII в. почти отсутствовал общественный слой, который на Западе назывался «третьим сословием» — промышленники, фабриканты, купцы, ремесленники — на который власть могла бы опереться, получив, таким образом, относительную независимость от дворянства. Воспитательный дом должен был создать «средний класс» или «третий чин людей». «Третье сословие» предполагалось вырастить в буквальном смысле слова. И.И. Бецкой в «Генеральном плане императорского Воспитательного дома» прямо говорит: цель воспитания в Доме совсем не та, что при воспитании благородных; питомцы Дома должны служить Отечеству делами рук своих. Очень важно, что все они по положению своему были объявлены вольными людьми, никто ни при каких обстоятельствах не смеет их закрепостить или закабалить [19, с. 126].
Любопытно, что в качестве «исходного материала» для формирования «новой породы» людей предлагались не дети из благополучных семей, а их асоциальная часть — бедные дворянские сироты, безродные подкидыши, нищие, незаконнорожденные, которых родители не в силах прокормить, бродяги. Возникает естественный вопрос, а сколько же в России было таких несчастных детей, если из них предполагалось создать новый социальный слой? Видимо в то время количество беспризорных детей возрастало.
Будучи фактически соавтором проекта, императрица план И.И. Бецкого одобрила. Более того, в изданном ею 1 октября 1763 г. в манифесте «Призрение бедных и попечение об умножении полезных обществу жителей» говорилось: «Надеемся, что … каждый по возможности своей потщится снабдевать боголюбивым подаянием как на строение сего дома, так и содержание сего общего добродетельного дела, дабы и самые уже ближние наши потомки к славе нашего века, могли пользоваться из того действительными плодами» [10, с. 290]. Этим пожеланием Екатерина II положила начало российской гражданской благотворительности, не выходившей ранее за рамки княжеской или царской. Издание данного манифеста имело принципиально важное для России значение, так как в условиях авторитарной власти даже такое «богоугодное» дело как благотворительность требовало царского разрешения и монаршей инициативы. Известно, например, что Петр I, преследуя нищенство, законодательно запрещал частную благотворительность и даже наказывал за нее. С другой стороны, призвав вельмож к благотворительной деятельности, Екатерина II снимала с государства часть забот по созданию и содержанию домов для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей.
В апреле 1764 г. в Москве был открыт Воспитательный дом (другое название — Сиропитательный дом). В день открытия было принесено 19 младенцев [11, с. 1]. Это гуманное мероприятие приветствовали передовые люди России и Запада. М.В. Ломоносов (1711-1765) писал по этому поводу: «Блаженство общества вседневно возрастает…». Основной капитал данного учреждения состоял из личных средств императрицы и ее 10-летнего наследника Павла (единовременные пожертвования 100 тыс. рублей ежегодно). Святейший Синод поддержал инициативу императрицы и обратился с воззванием «содействовать благому начинанию». Во всех церквях были выставлены кружки для «доброхотных подаяний». Среди первых благотворителей, откликнувшихся на призыв церкви и пример императрицы, были И.И. Бецкой, Д.А. Голицын (1743-1803), П.А. Демидов (1710-1788), А.П. Бестужев-Рюмин (1693-1768), А.Г. Разумовский (1709-1771) и др.
Круг деятельности Воспитательного дома был широк. Руководство в лице благотворителей, называвших себя попечителями, помогало собирать подкидышей в разных городах и направляло их для дальнейшего воспитания и обучения в данное учреждение [14, с. 129-130].
Разработанная И.И. Бецким программа образования в Воспитательных домах была продумана до мелочей. Принятый в Воспитательный дом ребенок поручался кормилицам или нянькам для грудного или рожкового вскармливания. У кормилиц дети находились до двух лет, а затем воспитывались под контролем специальных надзирательниц. С 7 лет мальчики получали систематическое обучение, отдельно от девочек. Дети ежедневно посещали школу, где их учили Закону Божьему, чтению, письму и арифметике. В остальное время они занимались работами в саду и рукоделием. В подростковом возрасте (11-14 лет) изучались бухгалтерия и география. После 14 лет питомцев обучали ремеслам, которые осваивались под руководством особых мастеров. После окончания обучения часть детей оставалась в мастерских в качестве мастеров. Наиболее способных питомцев отправляли в Санкт-Петербург, в Академию художеств, но эти случаи происходили очень редко.
Заслуживают внимания и особенности административного устройства Воспитательного дома. Во главе управления стоял Главный Попечитель, назначавшийся императрицей Екатериной II. Первым попечителем был И.И. Бецкой. Для высшего надзора за исполнением генерального плана был учрежден Опекунский совет из 6 лиц, пользующихся личным доверием императрицы. Он рассматривал отчет Главного надзирателя за минувший год, принимал бюджет Дома и изучал предложения по улучшению его функционирования.
Во главе самого Дома было поставлен Главный надзиратель. Он был постоянным членом в составе Опекунского совета и ему же подчинялся весь персонал заведения Воспитательного дома. Надзором за воспитанием малолетних детей и руководство женским составом заведения поручалось главной надзирательнице. Для обучения малолетних детей существовал учебный персонал из дьяконов и приставников, два священника для церковных треб. Во главе медицинского персонала находился доктор, у которого в подчинении находились лекари и повивальные бабки [15, с. 156-157].
Вельможам было лестно и выгодно стать членами Опекунского совета или попечителями. Дворяне за пожертвование 600 руб. в пользу Воспитательного дома получали чин камергера от Коллегии, а за пожертвование 1000 руб. давался чин комиссара Коллегии. А «не дворяне, пожертвовавшие не менее 25 рублей, получают за бесчестье столько же, а за увечье вдвое против суммы подаяния, в удовольствие, чего выдается соответствующий вид от Опекунского совета и публикуется в ведомостях». За 15 лет, с 1765 г. по 1780 г., было внесено пожертвований от различных лиц на сумму 43250 рублей [4, с. 147]. Дворянство и богатые купцы дарили Дому деньги, везли туда продукты, вещи. Попечителями Дома стали графы А.Г. Орлов (1737-1807), Н.И. Панин (1718-1783), А.С. Строганов (1733-1811), И.Э. Миних (1707-1788), графиня П.А. Брюс (1729-1786), князь Я.П. Шаховской (1705-1777).
К сожалению, реализация благих намерений была почти сразу же осложнена жестокой действительностью. Количество детей в Воспитательном доме стало быстро возрастать. Росли расходы заведения, а материальных средств не хватало. Идеи новой светской благотворительности с трудом приживались даже в Москве. В конце 1764 г. один из опекунов сообщал Бецкому, что москвичи не стремятся помогать Дому — «делу новому и необыкновенному» и, в отличие от Петербурга, «крайне надобно стыдиться здешним жителям, что никто ни одного шелега еще по сю пору подать не уболил» [18, с. 274]. Печальным итогом стал недостаток в кормилицах, теснота и духота в грудных отделениях. Результат был ужасным: из принятых в 1764 г. 523 детей умерло 424; в 1765 г. умерло 597 детей из 793 принесенных; в 1766 г. соответственно 494 из 742; в 1767 г. умерли почти все (1073 из 1089 или 98,5%) [20, с. 277].
Тогда Опекунский Совет, по примеру западных сиротских учреждений, признал наилучшей мерой раздачу детей для вскармливания в деревни за плату. В Москве оставляли только 500 детей, а остальные проживали в крестьянских семьях и по достижении 17-летнего возраста мальчиков зачисляли в сословие казенных крестьян, а девочкам, если они не выходили замуж, выдавались увольнительные свидетельства. Помимо этого, было разрешено ремесленникам, проживающим в столичных и губернских городах брать к себе на воспитание и обучение ремеслу призреваемых в Доме детей не старше 8 лет мальчиков, а девочек — 12 лет (патронатное воспитание и обучение) [15, с. 159-160]. После этого смертность в самом Доме пошла вниз и составила в 1768 г. — 62%, в 1769 г. — 39%, в 1770 г. — 25% [20, с. 277]. Однако значительно сократившись в самом Доме, смертность, последовала за детьми в деревню. Условия кормления и ухода в деревнях были едва ли лучше. Брали детей исключительно из денежных соображений. Вскармливание и воспитание питомцев стало почти таким же промыслом, как извоз, пилка дров и т.п. Крестьянки, не окрепшие после родов, ради заработка устраивались в Воспитательный дом кормилицами и нередко хоронили и своего, и чужого ребенка. За 10 лет умерло 64% розданных детей [1, с. 29].
Не сохранилось никаких свидетельств того, как реагировали инициаторы социально-педагогической реформы на сложившуюся ситуацию. Можно предположить, что таких свидетельств и не было, а сама ситуация не казалась трагедией. Даже такая высочайшая детская смертность не была в то время чем-то исключительным.
Неудача, очевидно, не обескуражила Екатерину II. В 1770 г. был открыт Петербургский Воспитательный дом [13; 12]. Как и в Москве, смертность в нем поражает. За 1770-1779 гг. она составила более 85% [17, с. 144]. Воспитательные дома все чаще стали именоваться «гробами, в которые сваливают детей до переноса их на кладбище» [1, с. 29].
Выход из ситуации виделся только в передаче детей на вскармливание в деревню. Для этого к Московскому воспитательному дому было приписано 4300 селений Московской, Тульской, Владимирской, Тверской и Рязанской губерний с 30 тыс. кормилицами, воспитывавших до 40 тыс. детей. К Петербургскому дому было приписано 2000 селений Санкт-Петербургской, Псковской и Новгородской губерний, где 18 тыс. кормилиц содержали 25 тыс. питомцев. В села отдавали физически крепких детей, а в Воспитательных домах оставляли лишь наиболее слабых.
Однако эта мера не изменила ситуации. Количество детей в Воспитательных домах возрастало. Ощущался острый недостаток в кормилицах, помещениях, материальных средствах. В приютах царила скученность, антисанитария, нищета. Смертность детей достигала 60-80% от числа принятых [3, с. 71].
Дети, направленные на содержание и воспитание в деревни, также большей частью умирали. В течение 32-летнего пребывания Бецкого на посту управляющего Московским императорским Воспитательным домом из 30014 питомцев, отправленных в деревню в грудном возрасте, выжил лишь каждый четвертый, возвратился — один из шести. Одни пропали без вести, другие были зачислены в крепостные. В дальнейшем число детей, возвращающихся из деревень в Воспитательный дом, с каждым годом уменьшалось [2, с. 131].
Таким образом, российская социально-педагогическая утопия не осуществилась. Создание «новой породы» людей и третьего сословия из детей-сирот, и подкидышей оказалось мифом. Да и могло ли быть иначе? Екатерина II и ее приближенные рьяно бросились спасать несчастных детей, но при этом не позаботились ни о необходимых помещениях, ни о квалифицированных воспитателях, ни о соответствующем финансировании.
После ухода из жизни И.И. Бецкого и Екатерины II, ведущая роль в реализации социально-культурной деятельности по отношению к «незаконнорожденным» детям, перешла ко второй супруге императора Павла I — Марии Федоровне (1759-1828). В 1797 г. она была назначена императором «главной начальницей» над столичными воспитательными заведениями. В этот же год был осуществлен переезд Московского Воспитательного дома в новое более приспособленное здание. В Воспитательные дома кроме внебрачных детей стали чаще приниматься и дети родителей, неспособных их содержать по причине бедности или болезни. Воспитательный дом, по мысли императрицы Марии Федоровны, не только должен был призревать детей с колыбели до 18 лет, но также заботиться об их дальнейшем образовании. С этой целью при Московском и Санкт-Петербургском Воспитательных домах организовывалось несколько классов, отделений и школ [7, с. 2]; вводилось разделение воспитанников по способностям. С 1807 г. основаны два так называемых «латинских» класса, в которых изучали медицину. С 1815 г. — еще два параллельных класса — один высший, а другой приготовительный с двухлетним сроком обучения в обоих классах.
Закончившие полный гимназический курс, определялись на гражданскую службу. Менее способные из среднего и низшего классов — назначались в фельдшера при Военном госпитале и Мариинской больнице или в фармацевты (в Павловске или Горенках), а также в Земледельческую школу для практического изучения ботаники и садоводства — с 1830 г. в Ремесленное или Техническое учебное заведение. С 1809 г. для девочек были открыты Французские классы. В 1827 г. были созданы два специализированных класса, готовивших гувернанток и учителей музыки.
Срок обучения для обоих полов составлял 11 лет, а затем следовал год практики и шесть лет обязательной службы. Об успехах этих преобразований можно судить по тому, что в 1826 г. образование, полученное в Воспитательном доме, приравнивалось к курсу гимназии. Воспитанники могли поступать в университет или на гражданскую службу, а также становиться фельдшерами или садовниками. Положительным моментом было и то, что при поступлении в Воспитательный дом на имя воспитанника в Сохранную казну помещалась определенная сумма (из года в год она менялась). При условии успешного прохождения обязательной службы, после ее окончания воспитанники получали из Сохранной казны денежное пособие с процентами, т.е. материальные средства на первое время. Однако касалось это только того небольшого процента детей, которые оставались в самом Воспитательном доме, а не отправлялись в деревни. Направленным в сельскую местность детям возможности получения образования не предоставляли до 1871 г. Усугубляло положение сирот в деревнях и то, что, несмотря на существование целого штата служащих, осуществлявших контроль за их воспитанием, надзор проводился непоследовательно и недостаточно тщательно [11, с. 3-6; 9, с. 36-40].
Государыня выделяла два основных направления в социально-культурной деятельности: сокращение притока детей в Воспитательные дома и организацию необходимого содержания питомцев (надлежащий уход, лечение болезней детей). В период 1799-1812 гг. матерям, приносившим детей в Дома, предлагалось оставлять их в семье до достижения 7-летнего возраста. [5, с. 67]. За это им выплачивалась определенная сумма: 4 руб. за первую неделю, 3 руб. — за вторую, 2 руб. — за третью и 1,5 руб. — за четвертую (с 1807 г.). Предполагалось, что за этот период установится эмоциональная связь с ребенком и женщина не захочет с ним расстаться [5, с. 71]. Однако желающих получать пособие оказалось такое множество, что удовлетворить всех не оказалось возможности. Поэтому для сокращения притока детей с 1809 г. и в течение нескольких последующих лет от каждого лица, приносившего младенца в Воспитательный дом, требовали предъявлять паспорт, а также спрашивали, чей это ребенок и кто его родители; однако вскоре эта мера была отменена [5, с. 68], то есть практиковался анонимный прием ребенка в Воспитательный дом. В целях сокращения расходов, Императрица Мария Федоровна распорядилась, чтобы пособие выдавалось каждый раз с ее разрешения [8, с. 169].
Все эти способы сохранения связи матери и ребенка оказались недостаточно результативными. Количество детей в Московском и Санкт-Петербургском Воспитательных домах постоянно увеличивалось. Фактически они были единственными учреждениями в России готовыми к постоянному приему обездоленных детей, хотя и сохранялась нехватка материальных и людских ресурсов. В итоге в 1812 г. Опекунский Совет писал Марии Федоровне: «… ни по числу сбереженных питомцев, ни по оборотам и доходам, не увидите в них тех утешительных извлечений, каких в прежних усматривали…» [5, с. 69]. Величайшим распоряжением в 1815 г. государыня повелевала: «Учрежденный особый присмотр за приносимыми детьми и всякое о них разведывание уничтожить и прием производить по-прежнему» [5, с. 69].
Вследствие недостатка материальных средств, небрежного ухода за детьми, смертность в столичных Воспитательных домах продолжала оставаться высокой: в 1797 г. — 34,44%; 1800 г. — 34,87%; 1810 г. — 42,83%; 1820 — 49,60% [5, с. 66]. Решение виделось в передаче внебрачных детей на содержание в деревни. Питомцев брало преимущественно бедное население. Плата за питомца зависела от возраста и прекращалась с 16-ти лет, а затем он приписывался в сословие крестьян или мещан. За воспитание в деревне первоначально платили 2 руб. в месяц (1767). С 1857 г. за ребенка до 3-х лет платили 2 руб. 40 коп., от 3-х до 7 лет по 1 руб. 90 коп., от 7 до 10-ти лет — 1 руб. 60 коп., от 10 до 15-ти лет за девочку и от 10 до 17-ти лет за мальчика — по 1 руб. [11, с. 52]. Отправленные на воспитание в деревни дети оставались в семействе крестьян до 21 года. За содержание «приютских» детей крестьянам не только платили, но и предоставляли ряд льгот, например, при рекрутском наборе от службы освобождался собственный сын и т.п.
Для наблюдения за жизнью питомцев из столичных Воспитательных домов у крестьян-воспитателей существовали особые окружные врачи и надзиратели, в большинстве своем проживающие постоянно в деревнях. Врачи имели в своем заведовании округ, состоящий из определенного числа деревень, в котором осуществляли медицинский контроль за детьми [16, с. 143].
Можно утверждать, что при Марии Федоровне социально-культурная деятельность государственных и общественных организаций оформилась в виде приютско-патронажной системы над неблагополучными детьми. Приют и патронаж были призваны дополнять друг друга: призреваемый ребенок сначала поступал на временное содержание в приют, а затем передавался в патронаж на воспитание в деревню или на обучение мастеру в городе. Созданный первоначально для борьбы с переполнением Воспитательных домов патронаж сыграл благотворную роль, так как детская смертность снизилась со 100% до 30%, а в отдельных случаях и до 20%.
Однако как единое целое приют и патронаж порождали ряд неустранимых недостатков. Если приют выполнял функцию сохранения жизни детей путем приема и распределения среди крестьянских семей, то патронаж не обеспечивал полностью необходимых условий для воспитания и обучения несчастных детей. Отданный на воспитание в деревню питомец Воспитательного дома проживал всю жизнь чужим — в чужой семье, без материнской ласки. Смертность в патронаже оставалась высокой. При этом передача питомцев на воспитание в деревни понижала рождаемость среди населения и увеличивала смертность собственных детей. Рост смертности собственных детей объяснялся грудным вскармливанием приемного ребенка в ущерб своему: взяв на грудное вскармливание, кормилица переводила своего ребенка на искусственное питание — на рожок и жеванный черный хлеб. По свидетельству дореволюционных врачей соска из жеванного хлеба уносила в России больше жизней, чем все войны [8, с. 145].
Условия обучения детей ремеслу в городе были очень тяжелыми. Ребенок за свой труд получал скудное пропитание, а с 15-летнего возраста имел скромное жалование — 1 руб. в месяц. Вследствие этого лишь 10% детей достигало уровня подмастерьев, а остальные — либо бросали ученье и на всю жизнь оставались недоученными, либо становились преступниками.
Более того, приютско-патронажная система порождала злоупотребления. Долгое время в обществе господствовало ошибочное убеждение, будто подкидывать внебрачных детей матерей заставлял стыд, а не бедность. В императорские Воспитательные дома России стали тайно приносить младенцев без предъявления документов на них. Появилась возможность использовать чужих детей для передачи в сиротские заведения с целью получения денежного пособия на питомца. Возник вредный «питомнический» промысел, которым занимались женщины. Они доставляли детей в казенные учреждения из провинции в полуживом состоянии и с разными болезнями, а те, несмотря на сносный уход и лечение, умирали. К сожалению, сработал известный принцип: «хотели, как лучше, в вышло, как всегда».
В том же ракурсе следует рассматривать социально-культурную деятельность Московского и Санкт-Петербургского Воспитательных домов в период 1829-1893 гг. Она была весьма противоречивой. Можно отметить положительные и отрицательные моменты. Один из самых серьезных недостатков в функционировании Домов был связан с системой приема детей. Он был по прежнему тайным, т.е. ребенка принимали без документов (выписок из метрических книг об их рождении и крещении). Вследствие этого в Воспитательные дома поступали не только внебрачные дети, но и «законные», прижитые в браке. Большой приток подброшенных в заведения для обездоленных детей, приводил к острой нехватке помещений для всех нуждающихся в приюте. Трудно было обеспечить всех детей грудным питанием, поэтому их переводили на рожок — искусственное вскармливание. Искусственное вскармливание приводило к увеличению гибели младенцев.
Царское правительство и администрация Воспитательных домов предпринимали усилия для совершенствования системы приема детей. В 1869, 1878 и 1882 гг. изменялись правила приема и возврата матерям детей. Попытки сократить приток детей была предприняты путем выплат небольших денежных пособий женщинам для того, чтобы они могли оставить у себя детей на содержании. Пытались заменить закрытый прием открытым, но это не уменьшало приток детей, поэтому смертность продолжала оставаться высокой.
Были внесены изменения и в обучение обездоленных детей. Указ императора Николая I от 25 июня 1835 г. требовал «всех незаконнорожденных детей отправлять по деревням», и таким образом, лишать их образования [6, с. 45]. В итоге в 1837 г. будущность питомцев Московского Воспитательного дома подверглась коренному изменению. Дети были разделены на две категории: законные и «несчастнорожденные». Для первых учебные классы переименовали в Институт для образования осиротевших детей военных и гражданских обер-офицеров. Вторые были лишены права обучаться. Предусматривалась отправка их на воспитание в деревни или отдача в обучение какому-либо мастеру в городе [5, с. 6, 15]. В 1870 г. руководство Московского Воспитательного дома признавало, что отправляя в 1837 г. всех питомцев на воспитание в деревни, они оставляли их дальнейшую участь на произвол судьбы: не давая им первоначального элементарного обучения и знания какого-либо ремесла [7, с. 79]. Проблему стали решать с 1871 г. В сельской местности открывали элементарные школы, а по окончании отдавали воспитанников в разные частные ремесленные заведения г. Москвы [11, с. 66]. В 1871 г. открывалось 13 закрытых сельских школ. Однако их количество оставалось недостаточным, и было низким качество преподавания. Кроме того, появлялась возможность поступать на конкурсной основе в Учительскую семинарию (100 чел.), Фельдшерскую школу (40 чел.), школу Садоводства (20 чел.) [11, с. 80].
Последний этап в социально-культурной деятельности столичных Воспитательных домов наступает в 1890-е гг. Императорские Московский и Санкт-Петербургский Воспитательные дома к этому времени накопили значительный опыт государственного призрения внебрачных детей. Они состояли из целого ряда органически связанных между собой различных учреждений. К числу их принадлежали: 1) грудные отделения, столичный и сельские округа, сельские приюты и школы. Кроме того, в состав Санкт-Петербургского Воспитательного дома входили: Мариинская учительская семинария и практическое училище при ней, в состав Московского — Дом призрения штаб и обер-офицеров благотворительницы Шереметевой [15, с. 167].
В 1894 г. произошла замена неэффективной приютско-патронажной системы, так называемой системой охраны материнства. Сущность этой системы заключалась в следующем. Прием детей в Воспитательный дом осуществлялся только с предоставлением женщиной метрической выписки о рождении своего ребенка. При поступлении матери кормилицей в Воспитательный дом проверялось ее здоровье. Не принимались кормилицами те матери, которые признавались врачом неспособными в силу разных причин к кормлению или предоставлявшие письменное подтверждение от полиции о уже имеющихся малолетних детях, которых нельзя оставить без попечения. При поступлении женщины в казенное заведение или в случае вскармливания ребенка дома, ей выплачивалось денежное пособие в размере 30 коп. в день на первом году жизни ребенка и 20 коп. — на втором. Если грудного молока было в избытке, то руководство Дома предлагало прикармливать еще одного чужого ребенка или даже двух. В случае невозможности для матери кормить ребенка грудью по уважительным причинам — разрешалось искусственное вскармливание, хотя пособие в этом случае выдавалось обычно в меньшем размере, чем при кормлении грудью. Если мать внебрачного ребенка была серьезно больна или умирала, то ребенок принимался в приют. Все женщины, воспитывавшие своих детей у себя на дому и получавшие пособие, находились под наблюдением окружного врача Столичного Округа и четырех его помощников [8, с. 154-155, 172].
Значительная часть питомцев Императорских Воспитательных домов, по-прежнему, передавалась на воспитание в сельскую местность. Отправленные в деревни дети, в соответствии с новыми правилами, воспитывались в крестьянских семьях до совершеннолетия за определенную, прогрессивно уменьшающуюся с возрастом, плату, которая окончательно прекращалась с 16-летнего возраста. Каждым округом заведовал окружной врач или надзиратель, наблюдающий за кормлением и воспитанием питомцев вверенного ему округа.
Преобразования в социально-культурной деятельности по отношению к рассматриваемой маргинальной социальной группе, способствовали значительному сокращению детской смертности в Воспитательных домах. После введения новых правил смертность упала ниже 10%. [15, с. 177]. Это свидетельствует о положительной динамике в социально-культурной деятельности государственно-общественных организаций.
Итак, первая серьезная попытка создать систему организации социально-культурной деятельности со стороны государства была предпринята в правление Екатерины II, когда под влиянием философии Просвещения возникло представление о том, что оказание необходимой помощи обездоленным детям является безусловным долгом и обязанностью общества. Она выражалась, в том числе и в устройстве специальных учреждений, под названием императорских Воспитательных домов. На протяжении второй половины XVIII — начале XX в. они являлись самыми крупными государственно-общественными структурами, обеспечивавшими призрение нуждающихся детей. История столичных Воспитательных домов сложна и полна драматизма. Приток детей в них постоянно возрастал, в отделениях наблюдался недостаток персонала, антисанитария, скученность. Вследствие этого смертность в них в отдельные годы приближалась к 100%. Своеобразие Московского и Санкт-Петербургского Воспитательных домов заключалось в том, что они представляли собой комплекс заведений медицинской, воспитательной и образовательной направленности, в которых осуществлялась апробация новых способов попечения над беспризорными детьми. Их социально-культурный опыт по профилактике и преодолению детского неблагополучия являлся образцовым для сиротских учреждений Российской империи.