Потепалов Дмитрий Владимирович,
Чернышков Виктор Васильевич
г. Екатеринбург Дискуссионные вопросы истории детской беспризорности в России в 1920-1930-е годы
В начале 1920-х годов Россия переживала один из наиболее трагичных периодов своей истории. Разрушенная двумя войнами и интервенцией страна, где практически отсутствует производство, свирепствуют эпидемии, голод…
В периоды таких лихолетий более всего страдают слабые, незащищенные люди, а особенно – дети. Трудно сказать сколько за эти годы от голода, холода и болезней умерло детей, но ясно, что счет шел, если не на миллионы, то на сотни тысяч.
Еще одной категорией пострадавших были дети оставшиеся по разным причинам без родительского и иного попечения. Волна детской беспризорности захлестнула Россию и другие советские республики. По оценкам современников число таких детей в 1921-1922 гг. в России доходило до 7,5 млн., на Украине – до 2 млн. [3, с. 30]. «Ни одна страна в мире не знала того, что в этом отношении пришлось пережить России. Голгофа, выпавшая на долю русского ребенка, ни с чем не сравнима, нигде не слыхана», – отмечала в те годы белоэмигрантская пресса [1, с. 5].
Гуманитарная катастрофа, грозящая если не вымиранием подрастающего поколения, то его физическим и моральным вырождением не могла не привлечь внимания. Уже в те годы, когда шла борьба с массовой детской беспризорностью, общественность пыталась выяснить ее причины, искала пути выхода из кризисной ситуации. С тех пор и до нынешних времен, уже в течение почти столетия, не иссякает интерес исследователей к этой теме.
Научная и публицистическая литература по истории детства в Советской России и СССР огромна и делится на две части. Первая, многократно преобладающая, имеет, во многом, панегирический характер и написана советскими исследователями. В ней речь идет о тех трудностях, с которыми пришлось столкнуться новой власти в борьбе за спасение детей, ликвидацию детской беспризорности, об «огромной заботе Коммунистической партии и советского государства», о воспитании и образовании молодого поколения и достигнутых в этой сфере успехах. При всем догматизме публикаций и трудов советского периода, следует отметить высокий уровень их качества (аргументированность, логичность, хороший стиль и др.). Другая часть – критическая. Своими корнями она уходит в послеоктябрьский период и представлена белоэмигрантской литературой (В.М. Зензинов, Е.Д. Кускова, А.В. Макленцов, С.С. Маслов, Б. Соколов и др.). В ней говорится о той трагедии, которую пережили дети России в годы гражданской войны и после ее окончания. Вся ответственность за смерть детей и перенесенные ими страдания возлагается на большевиков. В перестроечный и послеперестроечный период – это направление пережило второе рождение и представлено в трудах исследователей так называемого либерально-демократического направления (А. Базаров, А.Ю. Рожков, Л. Жукова, Г. Ульянова, Е.Г. Слуцкий и др.). Источниковой базой этих работ поначалу являлась преимущественно белоэмигрантская литература. Хронологически эти исследования не выходили за пределы 1920-1930-х гг., а выводы, в основном, были идентичны выводам, сделанным представителями белой эмиграции.
В 1990-е годы между этими направлениями шла напряженная дискуссия. В острой полемике с обеих сторон явно прослеживалось желание сфокусировать внимание только на позитивных или негативных сторонах проблемы. Отсюда – тенденциозный подбор источникового материала. Таким образом, при достаточно хорошо известной фактической стороне вопроса, делались противоположные выводы, а сама дискуссия носила не столько научный, сколько идеологический и политический характер. Образно говоря, гражданская война в умах продолжалась.
После развала СССР либерально-демократическое направление постепенно заняло доминирующее положение. Этому способствовали два обстоятельства. Первое – постоянные призывы к «новому освещению истории», «стиранию ее белых пятен», издание новых учебников (в том числе и при поддержке фонда Дж. Сороса). Второе – колоссальное расширение источниковой базы ввиду либерализации доступа к архивным материалам. Результатом стало появление новых работ по истории детской беспризорности, большей частью написанных на региональном материале.
Однако облегчение доступа к архивным источникам имело и обратную сторону. Известно, что в советское время доступ к архивам, особенно партийным, имели только люди подготовленные, поскольку работа с этими документами требует определенных знаний, умений и навыков. Все сделанные из архивных дел выписки проверялись и нередко вымарывались. Только после получения разрешения можно было ссылаться на архивные данные. Эти жесткие условия требовали от исследователей тщательной проверки случайно обнаруженных фактов и материалов, аккуратности, корректности, сбалансированности суждений и выводов, сделанных на их основе.
В новых условиях, относительно свободного доступа к архивным фондам, ситуация изменилась. Нередко в научных работах, а особенно в публицистике, отмечается сенсационность, скоропалительность и поверхностность суждений, обобщения, сделанные на основе немногих или даже единичных фактов.
Опытные исследователи знают, что в фондах хранится масса материалов негативного, критического характера. Причем, иногда эти документы даже превалируют над остальными. Так, в делах, где хранятся документы по борьбе с детской беспризорностью в 1920-1930 гг., находится множество отчетов различных комиссий, проверяющих детские дома. Эти многочисленные, разнообразные ведомственные и общественные комиссии, а также, уполномоченные лица, направлялись в детские учреждения для выявления имеющихся недостатков, с целью их устранения. Поскольку состояние детских заведений и положение дел в них было в лучшем случае сносным, то эти отчеты оставляют очень тяжелое впечатление. В архивах хранится также очень много протоколов разнообразных собраний, совещаний, конференций, пленумов, съездов и т.п., обсуждавших вопросы борьбы с детской беспризорностью. В речах и выступлениях (особенно в 1920-е годы) звучали, также, не бравурные отчеты и победные реляции, а давалась горькая критика состояния дел, критиковались недостатки и т.д. И когда неискушенный в архивном деле исследователь окунается в море этого «негатива» («А мы этого не знали!». «От нас это скрывали!»), появляются работы по истории борьбы с детской беспризорностью чем-то напоминающие фильмы ужасов со счастливым концом, где главный герой чудом остается в живых.
Одной из основных задач любого исторического исследования является изучение опыта предшествующих поколений. И, в данном случае, когда речь идет о массовой детской беспризорности в России и СССР в 1920-1930 гг., целью должно быть не обнародование архивных «страшилок» для обличения большевиков и Советской власти, а скрупулезное выяснение всего того, что позволило преодолеть эту страшную беду, спасти миллионы детей и вырастить из них достойных граждан, хороших тружеников и героических защитников Родины. Необходимые условия для такого изучения есть. Источниковая база более чем достаточна. В предшествующие десятилетия была проделана огромная работа по изучению данной проблемы.
Острота дискуссий по многим вопросам, тем не менее, говорит о том, что интерес к истории детской беспризорности в России не ослабевает. Одним из наиболее спорных остается вопрос о том, что явилось причиной случившейся трагедии и кто несет за нее ответственность. С точки зрения советской исторической науки виновниками произошедшего явился царизм, ввергший страну в пучину I Мировой войны, доведший ее до революции, а также, «белая» контрреволюция, развязавшая гражданскую войну, и военная интервенция 14-ти государств против Советской России. По мнению же русских политических, общественных и культурных деятелей, эмигрировавших или высланных из страны, первопричиной случившегося следует считать гибельный эксперимент большевиков по насаждению строя, не соответствовавшего экономическому и культурному состоянию страны. Е.Д. Кускова писала: «Конечно, всякие гражданские и империалистические войны родят беспризорных, – и взрослых, и детей. Но еще более губительно действует политика самого государства, не соответствующая нормальным условиям его развития. Так, разорение крестьянства, – его непосильные тяготы, – является постоянным источником выделения беспризорных детей, не имеющих возможности прокормиться около плодовитого, но нищего крестьянского двора. Так, разрушение ремесленного производства выбросило на улицу не только «хозяйчиков», но и их учеников. А ведь известно, как много бездомных сирот поглощал класс ремесленников, игравших столь большую роль в обучении детей, в подготовке из них ценных для общества квалифицированных рабочих» [2, с. 127].
Представляется, что в этой полемике политическое неприятие мнения оппонента приводит обе стороны к ограничению научного кругозора, своеобразному зашориванию. Хорошо известно, что рост числа беспризорных детей начался задолго до прихода большевиков к власти. В годы мировой войны, когда до 50 % трудоспособного мужского населения было вырвано из материального производства и призвано в армию, когда миллионы мужчин были убиты, искалечены, оказались в плену, началось разрушение крестьянского хозяйства, ремесленных и кустарных мастерских. Не от хорошей жизни народ в 1917 г. сначала смел царскую власть, а затем, видя упорное нежелание пришедших к управлению сил удовлетворить его требования, поддержал большевиков. Бедствия народа, а вместе с ним и детей, усилились в годы гражданской войны, ответственность за которую несут политические элиты всех противоборствующих сторон. Нельзя забывать и о военной интервенции, которая сопровождалась массовым грабежом населения и национального богатства страны. Едва ли эти факты подлежат сомнению. Сложно обвинить большевиков и в том, что в эти годы людей «косили» страшные эпидемии (тиф, чума, холера, «испанка» и др.), а в 1921 г. случилась сильнейшая засуха в основных зерновых районах приведшая к страшному голоду, доходившему до людоедства.
С другой стороны, нельзя согласиться с позицией советских ученых, упорно не желавших признать факты негативных последствий политики «военного коммунизма». Пусть даже вынужденное введение продразверстки и полная национализация промышленного производства не могли не усугубить положение крестьян и ремесленников. Игнорирование этого факта идет от сложившейся еще в сталинские годы традиции во всем демонстрировать непогрешимость Коммунистической партии и ее руководителей.
Серьезным обвинением в адрес большевиков, сделанным еще в 1920-е годы русскими эмигрантами, и поддерживаемое современными сторонниками «критического» направления является обвинение в разрушении благотворительной системы поддержки нуждающихся детей и сирот. Любопытно, что воду на мельницу своих идейных и научных оппонентов лили сами исследователи советского периода, с гордостью повествуя о сломе царской и буржуазной государственной машины. В этой связи следует заметить, что упадок этой системы начался, опять же, до Октябрьской революции. Основные благотворители – фабриканты, заводчики, банкиры, купцы, помещики, титулованная знать – в условиях военной разрухи переводили свои капиталы в банки нейтральных стран, эмигрировали за границу. Общее обнищание населения, инфляция, дороговизна привели к резкому уменьшению финансовых возможностей благотворительных обществ. Это значительно осложнило и до того немалые материальные трудности, содержавшихся за счет благотворительных фондов детских домов, приютов и т.п. Как известно, большая часть благотворительных учреждений принадлежали «Ведомству императрицы Марии». После свержения монархии Временное правительство нанесло Ведомству сильнейший удар. Ликвидируя все бывшие царские органы власти и благотворительные общества, оно передало детские учреждения Ведомства Министерству общественного призрения, деятельность которого заключались чаще в принятии бумажных проектов, нежели реальных мер помощи. Это еще более усугубило ситуации. Таким образом, несмотря на негативное отношение большевиков к благотворительности и даже полное ее неприятие, сомнительная заслуга большевиков в деле ликвидации благотворительности едва ли является фактом. Они лишь завершили идущий распад благотворительной системы, оформив его официально [4, с. 24-26].
Рассматривая благотворительность как элемент буржуазного общества и социального неравенства людей, новая власть всячески противодействовала образованию в социалистическом государстве благотворительных учреждений. Так, с целью помочь детям-сиротам осенью 1918 г. в Полтаве группой интеллигентов была организована «Лига спасения детей» под руководством В.Г. Короленко, который стал ее почетным членом. В состав Лиги входили Е.Д. Кускова, Н.М. Кишкин, Л.А. Тарасевич, Е. Пешкова и др. Поначалу Лига была вполне легальной организацией, утвержденной Совнаркомом. Однако ее связи с зарубежными благотворительными организациями стали вызывать подозрение. Когда в марте 1919 г. Лига обратилась в Совнарком с просьбой послать за границу делегацию для закупки товаров для детей, Ф.Э. Дзержинский на запрос В.И. Ленина ответил, что считает такую поездку вредной, так как в составе делегации нет ни одного «признающего честно советскую власть». В результате поездка не состоялась.
Несмотря на трудности в работе, Лига создала 14 детских колоний, детский санаторий в Москве, несколько детских садов и клубов. Детские учреждения Лиги обычно занимали небольшие квартиры из 2-3 комнат и принимали не более 25-30 детей, как правило, одного возраста. За все время существования Лига сумела оказать помощь 7 тыс. детей.
Свободный и независимый характер Лиги, ее неподконтрольность, вызывали все большее недовольство властей. И, под первым же благовидным предлогом, в 1920 г. Народный комиссариат продовольствия наложил вето почти на все запасы продовольствия Лиги, полученные из российского, американского и датского отделений Красного Креста. К началу января 1921 г. все детские учреждения «Лиги спасения детей» были переданы в распоряжение Московского отдела народного образования. Такая же судьба постигла в сентябре 1921 г. и созданный интеллигенцией по инициативе В.Г. Короленко Комитет помощи голодающим [4, с. 26]
Эти и другие подобные действия большевиков никаких чувств кроме осуждения вызвать не могут. Ясно видно, что их классовые интересы явно преобладали над гуманистическими. Вместе с тем, не следует переоценивать возможностей филантропической деятельности. Решить грандиозную задачу спасения миллионов детей было по силам только государству. Нельзя забывать также, что к работе была привлечена вся масса общественности (профсоюзы, комсомол, женотделы, комитеты «Крестьянской общественной взаимопомощи», общество «Друг детей», Детский фонд им. В.И. Ленина и др.), что, по сути, являлось той же самой благотворительностью.
Еще одним дискуссионным вопросом является вопрос о качественном составе отечественных педагогов, оказавшихся в эмиграции и оставшихся в Советской России. При всей деликатности высказываний оппонирующих сторон по данной проблеме, в них явно прослеживаются два направления. Первое, высказываемое советскими авторами, содержит мысль о том, что по окончании гражданской войны в стране остались лучшие, преданные своему делу и народу педагоги-патриоты. Эмигрировали те, кто испугался трудностей, мог только теоретизировать и был неспособен к реальной, практической работе. Жалеть о таких едва-ли стоит. Второе, – осторожно высказываемое в эмигрантской литературе и явно подчеркиваемое сторонниками «критического» направления, – самые лучшие специалисты, видя к чему ведут страну большевики, вынужденно эмигрировали; другие, – не признающие советскую власть, но желающие помочь детям, были насильственно депортированы.
С такой категоричностью суждений трудно согласиться. Среди эмигрантов, наряду с общественно признанными, выдающимися педагогами, было немало ретроградов и реакционеров, душивших передовую педагогическую мысль и препятствовавших внедрению в жизнь новых идей. Среди оставшихся в Советской России также были разные по своим идейным взглядам и квалификации специалисты. Было немало высококвалифицированных педагогов, имеющих большой опыт, самоотверженно, в тяжелейших условиях, выполнявших свой профессиональный и гражданский долг по спасению детей. Это отмечалось даже в эмигрантской среде. Так, в 1922 г., высланная из Советской России Е.Д. Кускова вступила в спор с Питиримом Сорокиным, приехавшим из России и выступившим с беспощадной критикой советской педагогической системы. Она писала: «Да грязь, воровство, голод, необразованность персонала, но есть и превосходно поставленные детские дома, руководимые такими опытными советскими педагогами как М.Х. Свинцицкая или приют для дефективных детей Кащенко и мн. др.».
Причины, по которым значительная часть педагогов осталась в Советской России, были разные. Часть педагогов, преимущественно сельские и провинциальные учителя, даже не помышляла об эмиграции, другие, – по разным причинам, не могли этого сделать. Но было среди оставшихся немало тех, кто сделал свой выбор осмысленно, воодушевившись открывающимися при новой власти возможностями. Не секрет, что в царской России, с ее неповоротливым и реакционным бюрократическим механизмом государственной машины, продвижение в жизнь новаторских идей было делом чрезвычайно трудным. На выбор этих людей подействовал определенный революционный романтизм, надежды осуществить давно вынашиваемые идеи. Испытывая и при Советской власти немалые трудности, эти педагоги получили возможность для творчества, поиска, реализации задуманного. Именно в советские годы стали широко известны и получили впоследствии мировое признание такие педагоги, как П.П. Блонский, С.Т. Шацкий, А.С. Макаренко, В.Н. Сорока-Росинский, и др. Вместе с тем, нельзя не признать, что Октябрьская революция и гражданская война наложили тяжелый отпечаток на педагогическую систему страны, на все дело образования и воспитания детей. Педагогические кадры страны, и до того весьма немногочисленные, были в значительной степени обескровлены [4, с. 27-28].
Этот, далеко не полный перечень дискуссионных вопросов, демонстрирует необходимость дальнейшего изучения историко-педагогических проблем детства, образования и воспитания в России.
Литература
1. Зензинов В. Беспризорные. Париж: «Современные записки». 1929. 97 с.
2. Кускова Е.Д. Беспризорная Русь // Советская педагогика. 1990. № 10. С. 122-131.
3. Люблинский П.И. Охрана детства и борьба с беспризорностью за 10 лет // Право и жизнь. 1927. Кн. 8. С. 28-32.
4. Потепалов Д.В. Детская беспризорность в первые годы Советской власти: историографический очерк // Гуманизация образования. Научно-практический журнал. 2012. № 1. 127 с. С. 23-29.
